16.
Чёрная полоса в жизни Нателлы началась с изящного росчерка пера, которым некогда избранный директор завода превратил себя в собственника предприятия. Впрочем, нелегко в первую очередь пришлось ему самому: ни прежние поставщики сырья, ни получатели продукции продолжать отношения с заводом не торопились, ища более выгодные варианты. По зрелому размышлению, хозяин избрал в качестве такового варианта распродажу оборудования.
Уволившись с завода, Нателла устроилась в частную компанию, занимавшуюся транспортными перевозками. Вскоре тяжёлые времена наступили и для компании. В офис пожаловали бандиты. В чёрных кожаных куртках, из-под которых выглядывали стволы автоматов. Поставили персонал лицом к стене, сами стали рыться в бумагах. Нателле мельком подумалось, что когда-то она уже пережила нечто подобное. Даже лицо одного из бандитов показалось знакомым. Нет, те были вежливее... Интересно, кем они себя считают? Экспроприаторами неправедно нажитого?
Денег не стало совсем. Каждый раз когда Нателла приносила директору заявление об уходе, он сообщал ей об очередном повышении зарплаты.
-Ну и где она, моя повышенная зарплата?! – гневно спрашивала Нателла.
-Будет, солнышко, будет! Сама же видишь: все кругом душат. А теперь ещё и эти крысы... Погоди, выкарабкаемся... – уговаривал её начальник, морща лоб и тряся растопыренной ладонью над заявлением, будто боясь, что оно взлетит со стола и тоже станет его душить.
Пока карабкались, кормильцем семьи стал одиннадцатилетний Антон, а их с матерью жилище превратилось в миниатюрный ликёроводочный завод. Приходившим в дом гостям открывалось необычное зрелище. Детская комната была уставлена канистрами, ящиками с пустой тарой, коробками с металлическими пробками и различными водочными этикетками: «Московская», «Столичная», «Старорусская», «Сибирская»… С кухни в детскую тянулся толстый чёрный шланг. На глазах изумлённой публики Антон творил чудо: сливал в бидон спирт из канистры, опускал внутрь конец шланга, затем бежал на кухню, подсоединял другой конец к крану и включал воду; когда она доходила до нацарапанной с внутренней стороны бидона отметки, закрывал кран, ловко наполнял полученной смесью бутылки из ящика и запечатывал их винтовыми пробками. Оставалось извлечь из коробки этикетку, нанести на неё с внутренней стороны три полоски клея, пришлёпнуть её к бутылке – и продукт обретал имя.
Сначала работодатель мальчишку хвалил, говорил, что водка лучше магазинной - потом обвинил в краже спирта. От расправы Антона спас директор Нателлы, который оказался земляком владельца киоска.
17.
Она не сразу поняла, что старинный друг матери говорит из Сан-Франциско – сначала думала, что он приглашает их с Антоном погостить на дачу. Когда поняла, сначала категорически отказалась: отплатить за гостеприимство ей было нечем, а быть у кого-то в долгу она не хотела. Однако затем любопытство взяло верх. Когда они вернулись, друзья тщетно пытались выудить из неё хотя бы слово. Она сидела на диване, опустив голову и неподвижно глядя в одну точку. Зато не умолкал Антон, без конца описывая то Диснейленд, то какой-нибудь огромный мост, то свои опыты общения на английском:
-Представляете, спросишь у какой-нибудь тётки, сколько времени, а потом идёшь и думаешь: что она сказала?
-Эх, Антошка, не выгнали бы тебя из школы, глядишь, и понимал бы всё.
Практическим результатом поездки стало учреждение российско-американского брачного агенства. Просуществовало оно недолго: в роли свахи Нателла себя категорически не видела, да и предприятие, чего греха таить, было с душком.
-Ну, раз так, не перебраться ли тебе сюда самой? – предложил по телефону друг матери и добавил с мурлыкающей интонацией: - Ты стоишь сотни невест.
Она промолчала. Когда началась война в Чечне, Антону было только двенадцать, но Нателла не была уверена в том, что к его восемнадцатилетию она закончится или не начнётся ещё где-нибудь. Антон у неё был один, а закон мог в любой момент измениться...
Визу дали на год. Она знала, что уезжает надолго, поэтому продала жильё. Да иначе было и не уехать. Последним воспоминанием о доме стали бандиты, которые не замедлили явиться за своей долей.
18.
Ей повезло: уборочный бизнес в районе держали русские. Два раза в неделю она ходила по квартирам с пылесосом, ведром и шваброй. В остальное время искала работу в ресторанах и однажды вместо ненавистного sorry услышала наконец:
-What can you do?
Конечно же, она умела всё: делать уборку, натирать пол, мыть окна, ухаживать за цветами, кормить рыбок, удалять любые пятна со скатерти, зашивать передники, готовить салаты, лепить котлеты...
Хозяин остановил её жестом, пригласил сесть.
-Кто вы по специальности?
-Инженер-химик.
-Я тоже инженер. Только кораблестроитель. Нам есть о чём поговорить, правда?
Хозяина звали Тони. На самом деле у него было другое имя, греческое, но, видимо, он счёл, что хозяину пиццерии больше подходит имя Тони.
Заведение было расположено в уютном районе, на углу Парк-авеню и Санта-Клары. Посетители, любуясь зеленью за окном, коротали время за бокалом итальянского вина или пива, не спеша отрезали кусочки от пиццы, выклёвывали вилкой грибы и помидоры... На десерт заказывали пирожные или мороженое. Вскоре хитом пиццерии стали русские котлеты, а Нателла получила должность шеф-повара. Следы на руках от ожогов и порезов постепенно затянулись, мозоли сходить не торопились.
С Тони Нателла, к своему удивлению, разговаривала уже почти свободно: занятия на бесплатных курсах английского для приезжих не прошли даром. Но ещё больше поражал её Антон, который схватывал язык буквально на лету, успешно учился в high school и думал о профессии дизайнера.
Между тем год, отведённый им на знакомство с достопримечательностями страны, подходил к концу. Когда Тони искал адвоката, который мог бы помочь Нателле решить проблему с визой, он вруг признался себе, что у него гораздо больше причин делать это, нежели он полагал. Разумеется, его главной целью было помочь людям, оказавшимся в трудной ситуации. К тому же, он не хотел терять ценную сотрудницу. Причём не только сотрудницу, но и прекрасную собеседницу: она прочитала столько серьёзных книг, сколько ему и не снилось – это можно было как-то использовать в совместном бизнесе. Как и то, что она была не только умницей, но и красивой женщиной – это очень важно для ведения дел. Такой красивой, что ему всё время хотелось её видеть. Мало того, он не мог прожить без неё даже и дня.
Последний её разговор с Тони был тяжёлым. Он был готов развестись с женой. Нателла говорила ему, что он ей тоже нравится и что она ему за всё благодарна и будет всегда помнить, но не может позволить себе разрушить его семью. У Тони в глазах стояли слёзы. То и дело он сжимал кулак и коротко стучал им по столу, заставляя тихонько звенеть столовые приборы. Он проклинал её за то, что она сумела найти слова, которые не оставляли ему надежды и не давали повода для ненависти. Когда она ушла, он долго смотрел сквозь стеклянную дверь на улицу, вспоминая, как впервые увидел за этой дверью золотистую чёлку и насмешливые голубые глаза, взгляд которых выражал притворную покорность. Видение возникало, пропадало и снова возникало. Тони хотелось твёрдо сказать ему sorry, но он раз за разом произносил: «What can you do?» - и блаженно улыбался.
19.
Нателла познакомилась с Мохаммадом, когда он, заглянув в пиццерию, по каким-то признакам сразу понял, откуда она. Он учился в Москве и в Ленинграде, поэтому русским владел безупречно. В Америку семья переехала после того как к власти в Кабуле пришли талибы. Мохаммад и Тони давно знали друг друга: ресторан, который держала афганская семья, находился в двух кварталах от пиццерии, но когда афганец вдруг вдруг воспылал любовью к итальянской еде, Тони испытал некоторое беспокойство...
Теперь Нателла готовила пиццу, лазанью и ризотто у афганцев. Котлеты остались фирменным блюдом в пиццерии. Поначалу у Нателлы не складывались отношения с сестрой Мохаммада, Фатимой. Наконец, та нарушила молчание:
-Твои русские убили моего мужа. Как мне с тобой разговаривать?
Нателла всегда считала, что каждый человек должен отвечать только за свои дела.
-Фатима, - ответила она, - я потеряла на этой войне друзей. Только не мы с тобой эту войну начали – нечего нам и ссориться.
-Пусть ты не начинала эту войну, но почему ты молчала? Почему не выходила на улицу, не протестовала?
-Без толку было протестовать. Да и что мы знали об этой войне?
Фатима умолкла и отвернулась. Отношения наладились не сразу.
Работала Нателла пять дней в неделю. Жильё снимала недорогое, кое-что получалось скопить. Однако вопрос со статусом всё ещё оставался нерешённым. Однажды она спросила у Мохаммада, как удалось получить вид на жительство его семье. Мохаммад ответил просто:
-Мы – политические беженцы. Хочешь получить такой же статус, подай заявление. Пока оно рассматривается, никто тебя выпроваживать отсюда не будет.
Нателла представила себя в роли политической мученицы и поёжилась: что-то в этом было не то... Ей вспомнились сумасшедшие тётки, которые плевали в сторону очереди, стоявшей у консульства, и кричали: «Предатели!» Ей было тогда странно. Разве не очевидно, что предать можно только того, кто верит в тебя, надеется на тебя, ждёт от тебя помощи? Но что она могла сделать для тех, кто плевал в неё? Чем помочь им? Что им было нужно от неё? Кто и кого предал, ещё подумать надо... А единственный, кто действительно нуждался в ней, был Антон. Друзьям было тяжело с ней расставаться, но они любили её и не осуждали.
Мохаммад понял, о чём она думает.
-Политика – это только слово, - ответил тот. – Пусть ты ею никогда не интересовалась. Но наверняка тебя интересовали твои гражданские права. Вспомни, не нарушались ли они когда-нибудь?
Поразмыслив, Нателла решила, что если она заявит, что её права нарушались, не таким уж это будет и враньём.
Получив искомый статус, она распрощалась с афганцами и устроилась наконец по специальности: инженером-химиком на завод к знаменитому доктору Питерсону. Это было здорово – ходить в белом халате по заводу и любоваться тем, как в чистых, сверкающих колбах переливается разными оттенками прозрачное мыло...
20.
-Вы не бывали в Риге, Нателла? До чего же всё это похоже на то место, где мы жили…
Дом, сад, из-за крон деревьев выглядывает крест стоящей неподалёку церквушки. В Риге Нателла бывала, но ей всё это больше напоминает «немецкий городок» на Белевском поле. Изя понимающе кивает:
-Вы знаете, бывает иногда, приезжаешь в какое-нибудь место, которое и вовсе ни на что знакомое не похоже, бродишь туда-сюда – и вдруг чем-то таким пахнуло или солнце по-особому на стены легло, и чувствуешь: детство вернулось. Там, откуда оно ушло, наверное, уже всё чужое, незнакомое... Может быть, даже крапива, лопухи, в общем, запустенье... А оно, детство, теперь здесь. И можно начать всё заново.
В глазах Изи сверкает лукавый огонёк:
-И начать довольно удачно, судя по вашим достижениям! Своё риэлторское агентство, не дом – целый дворец, две шикарные машины, яхту собрались покупать... А этот молодой человек с бородкой, которого вы отправили выгуливать собак – должно быть, ваш поклонник?
-Друг. Вы только не подумайте, Изя, что это всё свалилось на меня неизвестно откуда...
-Нет-нет, я преклоняюсь перед вами. Искренне преклоняюсь. Мне бы десятую часть вашей внутренней силы, энергии, предприимчивости. Но я лишь скромный поэт... What do you read, my lady?
-Action, action, action...
У Изи седая голова и большие детские глаза. О чём бы он ни говорил, эти глаза смотрят на собеседника с горячей убедительностью. Это же выражение сохраняет его взгляд и когда он читает свои стихи, которые вдруг обрываются на полуслове.
-Послушайте, Нателла, почему у вас в саду нет павлинов?
-Изя, на кой леший мне павлины?
-Ну это же просто рай – посмотрите, как искрится вода в бассейне, как зеленеет папортник...
-Это золотарник.
-Тем более. Это сущий Восток... Сад расходящихся... чего там? Камней?
-Тропок.
-Пускай тропок. Не хватает павлинов. Вы были на Востоке, Нателла?
-Пока нет.
-А мне довелось. И знаете, с чем бы я его сравнил? Вы помните те кулибинские часы, где вместо кукушки выезжали фигурки, которые церемонно раскланивались - и каждая принималась за какое-то нехитрое дело? А ещё лучше представить себе их механизм, где множество шестерёнок: больших, малых, средних – вращаются в едином непрерывном движении. Каждая на своём месте в бесконечной иерархии, созданной мыслью Творца. Вы никогда не думали о том, какая торжественная красота заключается в часовом механизме? Спрашивается, к чему людям сочинять свои законы и ломать из-за них копья, если достаточно постичь один единственный закон?
-Изя, а могу я спросить, почему у вас русская фамилия?
-О, вы не поверите, Нателла, но уверяю вас, что это чистая правда. Мой прапрадед был крепостным при Николае I...
-Разве такое могло быть?
-Раз было, значит, могло. Логично?
-Логично.
-Ну так вот. Помещик, у которого он был крепостным, не захотел отдавать в армию своего сына, и вместо него, под помещичьей фамилией, служить пошёл мой прапрадед. И отслужил-таки пятнадцать лет. За царя и Отечество. Веру, заметьте, сохранил свою. Участвовал в крымской войне. Отслужил бы и все двадцать пять, но случилась, как вы помните, реформа...
Изя смотрит на крест, возвышающийся над кронами деревьев, хмурится.
-Да... А вот сыновья мои окрестились. Все трое. Перед отправкой в Ирак. Жена настояла. Вот только дочь осталась верна... да и то как посмотреть...хм...
Изя оживляется:
-Кстати, вы обратили внимание на то, какое значение тут имеет присяга, вообще, данное слово? На этом же не только бизнес - вообще всё держится. А как иначе? Ведь Слово сотворило мир! Здешние, да и тамошние русские не понимали, отчего такой шум вокруг Клинтона и этой его – ну вы помните, да? Спрашивали: в чём проблема? Нормальный, дескать, мужик. В Москве какая-то газета кампанию организовала - «Руки прочь от Клинтона!» Журналисты остановили на улице бабку, спрашивают, что она думает, а она отвечает: «Пусть у него хоть гарем будет, лишь бы политику правильную вёл». А американцы говорят: не в том дело, что изменил жене, а в том, что наврал под присягой. Русские в ответ удивляются: ух ты, господи, горе-то какое - наврал! А кто не врёт? Да все только и делают, что врут!
Изя берёт из тарелки горсть солёных орешков, неторопливо, по одному, жуёт их.
-И чему тут удивляться? Сколько тех, кто давал присягу на верность царю, перешли на сторону большевиков? И сколько тех, кто клялся защищать социалистическое отечество, носят теперь на фуражке двуглавого орла? Нам же это всё запросто. Да-да, нам - я не оговорился. Да и вы ведь тоже, когда присягали на верность американскому государству, а от своего отрекались, пальцы крестом держали? Вот то-то и оно. Все держат. Стоит в мэрии толпа, хором повторяет присягу – и у всех пальцы крестом. И как потом требовать от таких граждан уважения к порядку?
Изя с хитрой усмешкой косится на часы, наливает шампанского себе и Нателле, поднимает бокал:
-Ладно, давайте выпьем за то, чтоб хотя бы наши дети были верны друг другу. За счастье Антона и Юли!
Со стороны церкви раздаётся оглушительный удар колокола. Над деревьями фейерверком взлетает в синеву стая голубей.
21.
-Вы имеете право хранить молчание, все сказанное вами может быть использовано против вас...
Руки Антона на ещё не остывшем капоте белого «фольксвагена», ноги широко раздвинуты, на губах усмешка: слова, которые звучат у него над ухом, он слышал тысячу раз в кино, и теперь ему забавно воображать себя кем-то вроде Вин Дизеля.
-Радуйся, парень, что ты в Сан-Франциско, а не в Лос-Анжелесе: тут ты отделаешься тысячей баксов, а там твоя тачка уже была бы на свалке. – Толстый коп снимает фуражку, обмахивается ей, как веером. - Боже праведный, когда же и у нас будут справедливые законы?
Антон – уличный гонщик. На его «фольксвагене» стоит двигатель от «порше», и пытаться обогнать его бесполезно. Как и всех гонщиков у Антона есть кличка: Wild Russian. Правда, на борту у него написано не Wild, а White – но так уж зовут. Хотя в то, что он родился в России, мало кто верит: парень как парень, хоть и с рыжим «ирокезом» на голове; окончил колледж, работает механиком в автосервисе – любой чоппер соберёт не хуже, чем папаша Тотул с сыновьями…
Поскольку непобедимый «фольксваген» обычно стоит у самых дверей мастерской, расспросы о смысле странной надписи не прекращаются в течение всего дня и заканчиваются примерно одинаково:
-Да ладно, парень, русские все с акцентом говорят, а ты, наверное, вообще, из Техаса приехал. А ну скажи что-нибудь по-русски!
-А пошёл-ка ты ...!
-Бла-бла-бла... Откуда я знаю, что это по-русски? Может, это и не значит ничего.
-Ещё как значит.
На долгие разговоры у Антона времени нет.
-Энтон! – то и дело кричит шеф. – Где ты застрял? Тащи сюда свою задницу! У нас заказ!
-Я здесь. Где машина?
-Вон стоит.
-Какие проблемы, мистер?
-Что-то с карбюратором...
Антон надевает перчатки и снимает клемму с аккумулятора. Затем снимает корпус воздушного фильтра и отсоединяет бензошланг. Отсоединяет привод воздушной заслонки и откручивает винты крепления верхней крышки карбюратора... Скоро у них с Юлей будет сын - пора открывать собственное дело. Сначала можно выкупить мастерскую, а потом заняться производством тех же карбюраторов. И думать уже не о парусной яхте, а о чём-нибудь посолиднее. Например, о небольшом пароходе. Это реально. Интересно, сколько дней ходу будет от Сан-Франциско до Питера? И, кстати, почему бы не открыть в Питере завод? А потом и перебраться туда? Может быть, пока и не насовсем, но...
-Энтон, ты что, оглох? Куда подевал огнетушитель?
Антон молча машет гаечным ключом в сторону табуретки в углу и погружается в мысли о будущем пароходе. Палубу он, конечно, отделает тиком, интерьер можно берёзой, а где-то можно и красным деревом. С дизайном, в принципе, всё понятно. Осталось самое главное: придумать пароходу имя. Хотя, пожалуй, он его уже знает. Точно знает. Лучше и быть не может. Именно так.
Памяти Гертруды Ивановны Вайспапир
2011